Весенняя элегия

В столице нашей родины весна настала снова,
а я, часам к двенадцати проснувшись с похмела,
под гнетом мрачных помыслов о бренности земного
брожу весь день по комнате в чем мама родила.
Я думаю о юности, что быстро отзвенела,
оглядываюсь с ужасом на свой духовный путь
и в приступах рефлексии чешу остервенело
лысеющий затылок и седеющую грудь.
И здесь я смалодушничал, и там недоработал,
и этого не создал, и того не завершил,
где недопил что должен был, где выжрал лишний ботл,
не с тем водил компанию, не с тою согрешил.
С подобными признаньями не выступишь публично —
кому, сказать по совести, теперь нужны они,
когда ты в одиночестве скребешь меланхолично
зудящие подмышки и свербящие ступни?
В тоске себе я режу правду-матку прямо в рыло,
мол, голос мой негромок, да и дар весьма убог.
Не то чтоб жизнь совсем была бесплодна и бескрыла,
но хвастать в ней особенно мне нечем, видит Бог.
Давным-давно не пишутся ни музыка, ни проза,
источник вдохновения стремительно иссяк,
угасла тяга к творчеству и вследствие артроза
приходится чесать уже спинозу о косяк.
За окнами апрель в ширинку дует оголтело,
душа, как крыса, мечется, свободна и пуста.
И чешется немыслимо мое большое тело,
включая даже самые интимные места.
А ближние безжалостны — им только бы глумиться.
И каждый, возомнив себя всезнающим врачом,
цинично мне советует, что надо чаще мыться,
но я не верю циникам — мытье здесь ни при чем.