Наш учитель
(если хроники раскрыть)
был любитель
с чувством выпить-покурить.
Он нередко
привлекал к себе сердца
сигареткой
и бутылочкой винца.
Забыть ли наши вечера, и наши вечеринки,
и юный жар, и юный бред, и смех, и кутерьму.
И он — за дружеским столом с расстегнутой ширинкой,
и мы сидим, боясь дыхнуть, и смотрим в рот ему.
Наш учитель,
кормщик наш и Арион,
был любитель
экспрессивных идиом.
Коль в ударе
он бывал иль с бодуна,
то рыдали
все девицы как одна.
Его одесские бонмо и хамские замашки
тогда казались нам сродни чудесному стиху.
Влетит стрелой, бывало, в класс с ширинкой нараспашку
и раздраконит всех и вся, чтоб знали, ху из ху.
Наш учитель
(тех не вычеркнуть страниц)
был любитель
и любимец учениц.
Несравненный
был знаток он этих дел
и мгновенно
достигал, чего хотел.
И вспоминают до сих пор тогдашние лолитки,
как на излете сентября по школьному двору
спешил брюнет цветущих лет с незапертой калиткой
и все они слетались вмиг, как бабочки к костру.
Наш учитель
(я прощения прошу)
был любитель
вешать на уши лапшу.
Он не раз нам
о возвышенном вещал
и прекрасным
под завязку накачал.
Труды и дни свои верша в исканье непрестанном,
навек избрав себе в удел высокую нужду,
он шел по жизни напролом с раскрытым Мандельштамом,
сужденья пылкие о нем рожая на ходу.
Наш учитель,
он, создавший наш мирок,
вдохновитель,
предводитель и пророк,
знал, заметим,
в совершенстве ремесло.
Жаль, что детям
так, как нам, не повезло.
Он нам не только объяснил про Бога, мать и душу,
он нам не только указал тропинку на Парнас —
он из кромешного дерьма нас вытащил наружу,
и нам вовеки не забыть, что значит он для нас.
Наш учитель…